Красный террор: национальный аспект
Мы завершаем цикл публикаций о красном терроре в Нижегородской губернии прежде табуированной темой – о национальном аспекте событий почти столетней давности. Без анализа этнического состава карательных органов трудно понять многие явления гражданской войны.
Заранее оговоримся: этот аспект учитывается не потому, что нации делятся на плохие и хорошие, а исключительно по той причине, что в любых войнах, а особенно, в гражданских, иноземцы либо «инородцы», как именовались в Российской империи выходцы из национальных окраин, в гораздо большей степени, чем местные жители, проявляют равнодушие и безжалостность к чужой земле, её судьбе и боли, населяющему её народу. Этот факт отмечался многими исследователями, включая А. Солженицына, и подтверждается фактами, известны, например, случаи, когда красноармейцы отказывались исполнять смертные приговоры, и на смену им срочно вызывались каратели из числа интернационалистов.
Высокий процент лиц нерусского происхождения в структурах ранней фазы советской истории никто не подвергает сомнению. Большая советская энциклопедия говорит об участии в гражданской войне в России на стороне большевиков до 300 тысяч зарубежных интернационалистов. Особенно высокой была доля интернационалистов и «инородцев» в карательных органах. Исследователи (Л. Кричевский, О. Капчинский) установили, что в первые годы существования ВЧК до 70 процентов руководящего состава её центрального аппарата составляли выходцы из некоренных народов. На местах дело обстояло по-разному, в зависимости от национального состава коренного и некоренного (мигранты) населения, но процент руководителей губернских ЧК некоренных национальностей, и прежде всего, латышей и евреев, в тот период довольно высок.
На кадровый состав Нижегородской ЧК решительным образом повлиял массовый приток в годы мировой войны беженцев из западных областей. Основную массу беженцев составили евреи, поляки и латыши. К 1916 году население губернии насчитывало 2, 6 млн русских, 90 тысяч татар, 15 тысяч евреев, 7 тысяч поляков и 6 тысяч латышей. Несмотря на проявленное властями и коренным населением гостеприимство, именно беженцы образовали значительный сегмент как социальной базы большевистского переворота, так и карательного аппарата нового режима. В 1918 году на ключевых постах мы видим множество евреев, латышей, поляков: во главе губкома РКП(б), губисполкома, военного комиссариата, чрезвычайной комиссии, в руководстве губревтрибунала.
Первым председателем губЧК стал уроженец Киевской губернии Яков Воробьёв. Настоящее его имя Аврам Яков Зусев Воробьёв. Часто в литературе к ней добавляется вторая фамилия – Кац, которая, по словам одного из биографов чекиста, была фамилией его матери. В возрасте 17 лет он вступил в анархистский кружок и участвовал в экспроприациях. В 1904-1905 гг. был начальником боевого отряда «Бунда» в Белой Церкви. После ареста и восьмимесячной отсидки в тюрьме взялся за старое, создав и возглавив террористическую группу анархистов-коммунистов. В 1907 году вновь арест, тюрьма и ссылка в Холмогоры. Там, по словам Воробьёва, он стал большевиком. В 1915 году был призван в запасной полк, стоявший в Саратове, но защите Родины предпочел дезертирство и подрывную деятельность в тылу.
Бывшего бундовца и анархо-коммуниста арестовали 27 декабря 1916 года в Нижнем Новгороде в «Канавинском обществе разумных развлечений», под вывеской которого шла подрывная деятельность. При обыске нашли фальшивые паспорт на имя Герша Мордковича Каца, бланки и печать уездного по воинской повинности присутствия.
В Центральном архиве области имеется документ – справка из дела Киевского ГЖУ, видимо, представленная по запросу начальника Нижегородского ГЖУ И.П. Мазурина и датированная 11 января 1917 года. В ней сообщалось, что Воробьев Авраам-Яков Зусев, мещанин г. Василькова Киевской губернии, был обыскан и арестован в местечке Белой Церкви по подозрению в политической неблагонадежности. По обыску у него обнаружены: брошюра противоправительственного содержания и письма, свидетельствующие о принадлежности его к кружку социал-демократической партии. К формальному дознанию привлечен не был, а переписка по этому делу прекращена прокурором Киевского окружного суда. По сообщению пристава 1-го стана Васильковского уезда от 19 июля 1905 г. за № 309 Авраам-Яков Воробьев принадлежал к существовавшей в местечке Белая Церковь преступной организации «Бунд» и участвовал в беспорядках, происходивших 13 июля 1905 г. в том местечке среди кондитерских рабочих, арестован и привлечен к дознанию не был. По отдельному требованию начальника Одесского отделения Жандармского полицейского управления железных дорог от 21 июля 1907 г. за № 383 Воробьев в порядке охраны был обыскан. Из донесения Васильковского уездного исправника от 5 августа 1907 г. видно, что постановлением того же исправника Воробьев был заключен под стражу в Васильковскую тюрьму ввиду принадлежности его к преступному обществу и участия в совершении вооруженного нападения на артельщика Тростянского сахарного завода в железнодорожном поезде близ станции Боярки. По рассмотрении Особым совещанием согласно статьи 34 Положения о государственной охране Аврум-Янкель Зусев Воробьев, как изобличенный в принадлежности к революционной организации, постановлением г. Министра внутренних дел выслан в Архангельскую губернию под гласный надзор полиции на 2 года. Кроме того, Янкель Зусев Воробьев, по негласным сведениям, упоминается в числе других лиц, готовившихся в г. Василькове к разбойному нападению на богатого еврея Местечкина. В 1912 г. Воробьев привлекался при Киевском ГЖУ к переписке в порядке охраны в качестве заподозренного [48].
Из тюрьмы в марте 1917 года Воробьёва-Каца вызволила революционная толпа, и вскоре он проявил недюжинную энергию по сколачиванию из латышей эвакуированных заводов вооружённых отрядов, которые и сыграли решающую роль в захвате большевиками власти в Нижнем Новгороде в октябре 1917-го. Став после переворота сначала главой политотдела ВРШ, а затем и председателем губЧК, Воробьёв зарекомендовал себя фанатичным исполнителем директив и указаний о красном терроре.
Советский поэт Михаил Светлов любовно нарисовал собирательный образ, в котором угадываются и черты нижегородского чекиста с птичьей фамилией:
Пей, товарищ Орлов, председатель ЧК.
Пусть нахмурилось небо, тревогу тая, –
Эти звезды разбиты ударом штыка.
Эта ночь беспощадна, как подпись твоя.
Подпись Я.З. Воробьёва стоит на многочисленных ордерах на арест офицеров, полицейских, священнослужителей, промышленников, коммерсантов. Сказывалась ли его национальная принадлежность на принятии убийственных, в буквальном смысле, решений, утверждать не рискнём, но отметим, что в списках заложников, а тем более расстрелянных, почти не встречаются лица еврейской национальности, хотя их в деловой элите Нижнего Новгорода предреволюционной поры было очень много. Служили в НГЧК и близкие родственники Воробьёва. Его жена Роза Гриншпун заведовала отделом хранилищ, куда стекались изъятые при бесчисленных обысках ценности. Младший брат Ефим с 1919 года состоял комиссаром по обыскам в губЧК, а с 1921 г. – помощником коменданта в лагере принудительных работ [49].
Видную роль в становлении советской власти в Нижнем сыграл Семён Штейман. Биография этого большевика типична. В марте 1917 года, будучи солдатом 62-го запасного полка, Штейман возглавил захват губернской тюрьмы и освобождение политических и уголовных преступников, в июле участвовал в мятеже запасных полков, в октябре 1917-го – в подавлении выступления юнкеров в Москве. Летом 1918 года он командовал отрядом коммунаров по организации комбедов в Нижегородской губернии, затем состоял членом губревтрибунала и водно-транспортной ЧК [50].
С ноября 1917 года в составе тогда ещё нижегородского ВРШ подвизался сын приказчика Лев Давидович Розенблюм. После недолгой службы в коллегии Нижгубвоенкомата он перешёл в ГубЧК, заняв там место завотделом по борьбе с контрреволюцией и возглавив, в частности, карательную экспедицию в Городец, где в июне произошло антисоветское выступление. В этом органе Розенблюм пробыл недолго, угодив в июле под суд Ревтрибунала за продажу револьвера, но по просьбе Л.М. Кагановича был взят на поруки и позже продолжил службу в качестве помощника начальника военного контроля Тамбовской губернии, начальника следственной части особого отдела 10-й армии, в особом отделе Западного фронта и уполномоченным ВЧК [51].
В составе НГЧК, опубликованном в газете «Рабоче-крестьянский листок» 3 октября 1918 года, кроме Я.З. Воробьёва мы видим заведующего информационным отделом по фамилии Сафро. В 1919 году секретарем комиссии назначат Я.И. Гинзбарга, следователями будут служить Соломон Хурин и Александр Гузик. В сентябре того же года в командировку на Южный фронт вместе с Я.З. Воробьевым отправятся несколько сотрудников комиссии, включая Арановича. В конце 1920 года председателем губЧК назначат шурина Л.М. Кагановича – Григория Марковича Приворотского, ранее служившего в той же должности в Вятке.
Есть сведения, что в марте 1921 года на этот пост назначался видный сотрудник ВЧК Григорий Мороз, правда, к исполнению обязанностей так и не приступивший. Не ясна национальная принадлежность еще одного председателя НГЧК – Наталия Исааковича Бурцева, стоявшего у руля комиссии после ухода А.С. Запольского (февраль-март 1924 г.). Из периферийных деятелей партии и ЧК назовём помощника начальника чрезвычайной охраны в Горбатовском уезде Илая Берковича Неймана (Нюмана), погибшего в марте 1918 года во время массовых беспорядков.
Тем не менее, о количественном засилье в органах НГЧК и ревтрибунала выходцев из черты оседлости говорить не приходится. То же можно говорить и о большинстве великорусских губерний, в связи с чем академик Игорь Шафаревич справедливо заметил: «Мысль, что «революцию делали один евреи» – бессмыслица, выдуманная вероятно, лишь затем, чтобы её было проще опровергнуть. Зато их невысокий процент в органах диктатуры пролетариата с лихвой компенсировался господствующим положением. А.И. Солженицын и ряд других мыслителей указывали не на количественное преобладание этого нацменьшинства в революционном потоке, а на влияние на его русло и направление. Этот феномен в эмоциональной форме запечатлела в своих стихах Зинаида Гиппиус:
Китайцы, монголы, башкир да латыш,
И всякий-то голый, а хлебца-то — шиш.
И немцы, и турки, и черный мадьяр.
Командует юркий брюнет-комиссар.
Отмечая доминирующее положение евреев на верхних ступенях большевистской иерархии, И.Р. Шафаревич писал: «После переворота несколько дней главой государства был Каменев (Л.Б. Розенфельд. – Авт.), потом до своей смерти – Свердлов. Во главе армии стоял Троцкий, во главе Петрограда – Зиновьев, Москвы – Каменев. Коминтерн возглавлял Зиновьев, Профинтерн – Лозовский (Соломон Дридзо), во главе комсомола стоял Оскар Рывкин и т.д.». Вместе с тем учёный обращал внимание на «особенно большую концентрацию еврейских имен в самые болезненные моменты, среди руководителей и исполнителей акций, которые особенно резко перекраивали жизнь, способствовали разрыву исторических традиций, разрушению исторических корней».
То же наблюдалось и в Нижнем Новгороде. В период укрепления диктатуры большевиков важную роль в Нижегородском Совдепе играли Герман Биткер и Яков Берман, Нижегородскую советскую управу возглавлял Соломон Левит, комитет комсомола в 1919-1922 гг. – Дина Вайсбарт и Наум Матусов, Нижполиграф – Давид Крымский, ведущую партийную газету «Нижегородская коммуна» – Борис Гусман. В критический для власти большевиков период эскалации и пика красного террора верхние ступеньки властной иерархии, особенно в силовых структурах, занимали представители именно этого меньшинства. Лазарь Каганович был председателем губкома РКП(б) и губисполкома, Яков Воробьёв – владыкой губЧК, Ефим Канторович – главой губфинотдела, Илья Коган и Борис Краевский – двуумвиратом в комиссариате по военным делам (при секретаре Э.А. Гондельмане и члене коллегии Л.Д. Розенблюме). Из шести постоянных членов чрезвычайного органа – военно-революционного комитета, к которому перешла вся полнота власти – четверо были евреи (Воробьёв, Каганович, Коган, Шелехес). Арзамасским военревкомом с 1918-го по 1922 год руководил старший из Кагановичей, Михаил Моисеевич.
О поляках и литовцах в НГЧК и силовых органах, вообще, известно мало. В качестве примера назовём секретаря и члена коллегии губЧК Станислава Валенчевского, бывшего одним из немногих нижегородских чекистов-левых эсеров. Значительно больше выходцев из Привислинского края подвизалось в Ревтрибунале. Первым его председателем в марте 1918 года стал активный член Польской партии социалистов (ППС), активно практиковавший террор против представителей русской администрации Привислинского края, участник революции 1905 года в Варшаве и Лодзи Иосиф Любецкий. В апреле его сменил выпускник Нижегородского реального училища и прапорщик военного времени Александр Анохин (1894-1938), но в замах у того оказался Владислав Янович Доманьский, бывший до 1919 года председателем Нижегородского комитета ППС-левицы и одновременно – заведующим карательным отделом губюста. После перехода в РКП(б) Доманьский возглавил польское бюро в губкоме партии. За руководством обычно тянется шлейф из соплеменников, и в 1918 году среди членов трибунала мы видим ряд поляков, в частности, В.В. Гостинского и К.И. Ляуса.
Зато латыши в период разгула красного террора присутствуют в ЧК, ревтрибунале и губюсте во множестве. Заметим в этой связи, что сегодня в центре Риги находится странный музей – оккупации Латвии. Когда-то это был музей красных латышских стрелков. Но в наше время стало модным во всех бедах винить СССР и Россию. И музей переиначили. Теперь его экспозиции – жестокий упрек советскому тоталитаризму в том, что в сороковые годы он дважды отнимал у латышей суверенитет и свободу. К сожалению организаторы музея забыли о том, что у истоков того самого тоталитаризма стояли их соплеменники, красные латышские стрелки и чекисты. И не будь их, точно не было бы ни оккупации, ни массовых депортаций, ни полувекового «рабства» под серпом и молотом.
Начало латышскому засилью положил массовый приток выходцев из Курляндии и Лифляндии в красную гвардию, которую летом 1917 года активно формировал в Канавине Яков Воробьёв. В канун и после Октября этот процесс получил характер цепной реакции. Первый летучий отряд нижегородского ВРШ, а затем и губЧК, составили 40 боевиков-латышей во главе с Кристапом Буссе . Канавинский чрезком создавали Роберт Штромберг, Ян Криппен и Николай Карр. Во главе Растяпинской ЧК встал латыш Василий Мовчан, Сергачской – Николай Михельсон. Почти сплошь латышским оказался состав боевых отрядов при комиссиях Канавина и Растяпина. Богородским комитетом чрезвычайной охраны руководили А.Ю. Юргенс и Я.Х. Бренцис, погибшие в ходе рабочих беспорядков 24 мая 1918 года.
В аппарате губЧК та же этническая группа составила прочное большинство. В протоколах обысков и допросов, проводившихся нижегородскими чекистами в массовом порядке летом 1918 года, мелькает множество фамилий латышей – заведующих отделами, комиссаров по обыскам, следователей, комендантов, начальников тюрем: Альтрок, Ансон, Баллод, Барр, Бредис, Бойтман, Бредис, супруги Буссе, Вилит, Звирбул, Иван, Клавс, Криппен, Лаздан, Лелапш, Линин, супруги Маркус, Матушонок, Мовчан, Петерсон, Плуц, Рейнарт, Рейнберг, Розит, братья Таурин, братья Шепте, Чаксте, и т.д. Роберт Штромберг несмотря на молодость занимал в НГЧК ключевые посты, а с января по март 1919 года являлся её председателем, пока по неизвестной нам причине не был разжалован с переводом на третьестепенную должность заведующего местным агентством Центропечати.
В составе губревтрибунала, возглавляемого русским А.В. Анохиным при заместителе поляке В.Я. Доманьском, мы видим Августа Поднека (председатель следственной комиссии), Карла Вестермана и ряд других латышей. Альфред Поднек (брат Августа) служил завотделом юстиции губисполкома. Много латышей и в разного рода отрядах, выполнявших реквизиционно-карательные функции в уездах. В августе 1918 года Канавинский комитет РКП(б) докладывал в Губком о назначении в отряд коммунаров Б.И. Жубриса, К.Д. Лейте, И.И. Байкштиса, К.И. Купрейша и др.
Латыши преобладали среди красногвардейцев Канавина, Растяпина, Молитовкми. Один из отрядов во главе с Яковом Воробьёвым разоружал 28 октября юнкеров в бывшем здании Нижегородской семинарии – последнем оплоте Временного правительства. Те же формирования составили особый отряд боевиков Нижегородского военно-революционного штаба, а с марта 1918 года – «летучий» боевой отряд Чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией при Нижегородском Совдепе. Возглавил его 27-летний уроженец Курляндии Кристап Буссе.
В горячие лето и осень 1918-го этот отряд латышей, доведенный до нескольких сот бойцов, будет действовать, как пожарная команда, выезжая на подавление крестьянских волнений, вспыхивавших то здесь, то там на почве недовольства продразверсткой и принудительной мобилизацией в армию Троцкого. Так случилось во время майских беспорядков в селе Богородском, куда отряд латышей прибыл на пароходе. Мятеж в Городце, вспыхнувший в июне, также подавлял нижегородский отряд во главе с членом коллегии ГЧК Львом Розенблюмом. Когда в селе Паново Арзамасского уезда начались протесты против мобилизации, туда из Понетаевского монастыря прибыл отряд латышских стрелков.
Ну, а в самом Арзамасе, после переезда туда в августе из Свияжска штаба Восточного фронта, латышская или ломаная русская речь стала повседневностью. Для охраны штаба туда перебросили знаменитый 5-й Земгальский полк, сильно потрёпанный в боях под Казанью. Прифронтовую ЧК возглавил Мартын Лацис – левая рука Дзержинского. Одно его имя, не говоря уж о лексике расстрельных приказов, наводило ужас.
Как пишет иеромонах Дамаскин в книге о новомучениках XX века, большинство в карательном отряде некоего В.И. Гарина, учинившем массовый террор в Курмышском уезде, также составляли латыши. Террор был развязан после неудавшегося здесь белогвардейского переворота, при котором в стычках погибло несколько коммунистов. Каратели же за несколько месяцев расстреляли до 1000 крестьян (подробно об этом – в главе «Курмышский мятеж). Другой массовый расстрел, в татарской деревне Семеновке в январе 1919 года, возглавлял председатель Сергачской ЧК латыш Николай Михельсон.
После гражданской войны многие из них оказались не у дел. Как выяснилось, ничего путного молодые стрелки делать не могут. Кто-то из них вернулся на родину, другие пытались работать или учиться. Но власть им не доверяла.
Первый звонок для красных латышских наёмников прозвенел ещё задолго до ежовских массовых операций. В 1932 году по обвинению в антисоветской агитации ОГПУ арестовало видных в прошлом нижегородских чекистов Антона Лелапша и Иоганна Бредиса, занимавших в 1920-е годы ответственные посты в рабоче-крестьянской милиции. Тогда же угодил в тюрьму бывший боевик губчека Карл Баллод. Характерна в этом смысле судьба второго человека в Нижгубчека в пик красного террора, Кристапа Буссе. Покинув в начале двадцатых годов карательные органы, он перешёл на партиную работу и стал председателем губернской контрольной комиссии и членом ЦКК ВКП(б), избирался делегатом XIII-XVII съездов партии и членом ВЦИК 15-го созыва. Позднее мы видим бывшего начальника летучего отряда и заведующего секретно-оперативным отделом Нижгубчека на посту директора завода в Харькове. В декабре 1937 года, в разгар латышской операции НКВД, последовал его арест, а восемь дней спустя, не дожидаясь предсказуемой развязки, Буссе покончил с собой в тюремной камере.
Национальные операции НКВД периода сталинских чисток привели к резкому сокращению «инородцев» в органах госбезопасности и власти, вообще. Чекисты не церемонились, фабрикуя против них «липовые» дела о терроризме и шпионаже. Так замкнулся для них кровавый круг, начавшейся бойней красного террора в 1918 году. В истории бумеранг насилия часто возвращается к тем, кто его привел в действие.
Станислав Смирнов, председатель Нижегородского исторического общества «Отчина» (специально для «Арзамасских вестей»).
На снимке: Верхушка нижегородских большевиков, 1918 г., сидит крайний справа – Яков Воробьев;
