Сталин: большая еврейская игра
Сталин был антисемитом.
Это такая же прописная истина как «Волга впадает в Каспийское море» или «Лошади едят овес». Культурному, интеллигентному человеку даже доказывать не надо. Но поскольку у нас существуют, увы, еще люди невежественные и не интеллигентные, приходится постоянно напоминать о ней, трезвоня как бы в набат и стремясь пробудить тем самым задремавшую у несознательных граждан совесть.
Таков сложившийся стереотип, из года в год навязываемый рядом журналистов и публицистов обществу.
Самая популярная ныне иллюстрация антисемитского «людоедства» Сталина – это, конечно же, история борьбы с безродными космополитами, «дело врачей», и не так давно в унисон, столпами нынешней либеральной журналистики освеженная в общественной памяти история Еврейского Антифашистского Комитета.
«Государственный антисемитизм – вот оно, как было при Сталине», уверяют общественность нынешние борцы с тоталитаризмом, не сходящие, при том, также как и их предтечи в сталинские времена с первых полос газет, с ключевых постов в политике, искусстве, науке и образовании.
Но статистику обмануть невозможно, и если подойти к еврейскому вопросу с точки зрения математической справедливости, пропорционального присутствия, то навязываемое ныне обществу представление о том, что евреи много страдали в сталинское время, легко может быть опровергнуто. До 40-х годов, когда государственная политика потворства, и в самом деле, начала пересматриваться, значительное присутствие евреев в сфере государственных служащих, интеллигенции, среди студентов, в высших органах государственного управления не заметить трудно.
Судите сами. В 30-е годы из 72-х управлений промышленности 40 возглавлялось евреями. В наркоматах снабжения и торговли процент евреев составлял от одной четвертой до одной второй. Из сидевших в Госплане, половину составляли – евреи. В Наркомате внутренней торговли евреев насчитывалось около 40%. Евреи – везде, на всех главных направлениях – деятельности в промышленности, в проводимой насильственной коллективизации и даже в «Кровавой Лубянке», в тех самых органах, отвечавших за репрессии (в середине 30-х количество численности евреев в составе НКВД колебалось от 30 до 40 %). В общем итоге, в 30-е, до 500 тысяч евреев, при общей численности их в 3 миллиона человек, занимали ведущие посты в государственном и хозяйственном аппарате Советского государства.
Этот парадокс «государственного антисемитизма», при котором «страдающие» сидят в начальственных креслах, впрочем, не все из напоминальщиков о еврейских мытарствах во времена Сталина способны игнорировать. В итоге появляются сложно-закрученные версии того, как возможно было такое высокопроцентное присутствие евреев в государственных органах, искусстве и науке при возведении антисемитизма в ранг государственной политики. Наиболее наглядно пример такой версии представлен в известной книге А. Ваксберга «Из Рая в Ад и обратно». По мнению автора, в отличие от многих современных журналистов, не отрицающего основательного присутствия евреев в высших слоях советского общества, причина тому все та же – антисемитизм Сталина. Но не прямой и не прикрытый, а подлый, хитрый и изворотливый, выдержанный в духе большевистской традиции манипуляции общественным сознанием. По Ваксбергу, Сталин исключительно из своих жутких антисемитских побуждений назначал евреев на руководящие должности в наркоматы, осыпал наградами, премиями и продвигал их на высокие посты в науке и сфере искусства. Таким образом, согласно этой объясняющей антисемитизм советского общества концепции, Сталин сразу убивал двух зайцев. С одной стороны, он ставил под удар целый народ в лице его отдельных представителей, возлагал на него ответственность за маховик репрессий 37-го года и промахи в деле социалистического строительства. То есть, как бы откармливал евреев, что называется на убой для русского народного антисемитского гнева. С другой – Сталин такой политикой создавал перед мировым сообществом иллюзию окончательного решения еврейского вопроса при социализме.
Спору нет, версия получается красивая, в полном соответствии с психоаналитической традицией. Но уместны ли подобного рода фрейдистские штудии при объяснении социальных процессов? Вопрос не праздный, хотя бы потому, что исповедуя подобное сложное объяснение, противоречащее принципу Оккама, рассуждая в его логике, можно с легкостью вывести Холокост и расовую теорию Гитлера из потаенной юдофилии фюрера, из его нежелания признать собственное восхищение перед энергичностью, жизнелюбием и творческой энергией еврейского народа. Дескать, кого люблю, того гублю.
Таким образом, нетрудно заметить, что всех рассуждениях о мытарствах еврейского народа в СССР и особенно при Сталине самое уязвимое место – утверждение именно о тотальном государственном антисемитизме.
Говоря о нем, многие исследователи и публицисты, кажется, не слишком задумываются над содержанием этого понятия. Пишут о «государственной политике антисемитизма», намеренно создавая у читателя некое подобие того, что происходило с евреями в нацистской Германии или даже в царской России. Рисуют обычную уже для еврейского сознания сцену борения народного еврейского Давида с государственным Голиафом, где государство планомерно и целенаправленно изводит целый народ, устраивает тотальный геноцид, истребляет его физически, душит в социальном плане, ущемляя в правах на равноценную и полноценную жизнь в обществе.
Было ли такое в СССР? Существовала ли целенаправленная политика истребления евреев как целой народности? В тех терминах, которые были приведены выше, естественно, не существовала. Говорят о негласных квотах и постановлениях, которые распространились-де с середины 40-х годов. Но негласность этих постановлений, отсутствие документально, стало быть, в самом деле, официального, государственным образом закрепленного ограничения – уже само по себе свидетельствует о том, что если таковое и было, то было именно как социальная, общественная, если хотите, политическая, а не государственная практика.
То есть, как ни странно, рассматривая еврейский вопрос в СССР, приходится проговаривать вещи очевидные и неоспоримые: никто еврейских гетто не организовывал, желтых шестиконечных звезд носить не заставлял, официальных обращений «к жидам города Питера», как в известной пьесе Стругацких не рассылал. Евреи могли спать спокойно, не опасаясь, что рано поутру к ним ворвутся в квартиру и начнут вытаскивать все большое семейство, в чем есть во двор для расстрела, только на том основании, что они – евреи. Все эти время от времени всплывающие рассказы, о готовившейся в 52-53- м году массовой депортации евреев, больше походят на стремление заочно включить себя в список депортированных народов, выдать субъективные страхи за реальность, неправомочно вписать себя в ряд, действительно, подвергшихся депортации народов.
Поэтому, здесь еще стоит повториться, всякое упоминание о государственном антисемитизме, как заклинание, повторяемое из статьи в статью, является просто безосновательным, не имеющим никакого реального подкрепления. Весь разговор о нем – это попытка ввести в заблуждение общественное мнение и подменить реальные исторические факты мифологией, работающей на формирование комплекса ни на чем не основанной исторической вины, ведущей к раздуванию межнациональной розни.
В этой связи встает реальный вопрос: что же было на самом деле? Как кочующие из книги в книгу фразы о зоологическом пещерном, бытовом, принципиальном антисемитизме Сталина уживаются с фактом значительного присутствия евреев в государственном аппарате и сфере культуры СССР в 20-40-е годы?
Анализ «еврейского вопроса» у нас, к сожалению, ведется в основном средствами исторической науки. В итоге из поля зрения ускользает социальная и политическая составляющая «еврейской проблемы». Большинство историков и публицистов, занимающихся этой темой, с одной стороны, слишком уж зацикливаются на скрупулезном подсчете процентного соотношения евреев в составе советского государственного аппарата и культурной сферы, с другой – рассматривают эту тему вне контекста общих социальных и политических закономерностей развития, вне господствовавшей тогда идеологии. В итоге подробнейшая фактография соседствует с суждениями бытового характера, публицистическими вывертами и наблюдениями из области житейской психологии.
Между тем «еврейский вопрос» вообще, тему «Сталин и евреи» целесообразнее всего было бы анализировать с точки зрения общей перспективы построения нового общества, в рамках которой и происходило его решение, решение национального вопроса как такового – с одной стороны, и вопросов политической борьбы, взаимодействия политической власти и элит – с другой.
Когда говорят о «еврейском вопросе», почему-то забывают об очевидной вещи. Октябрьская революция 1917 года была призвана коренным образом преобразовать всю систему общественных отношений. Она должна была увенчаться созданием совершенно новой общественной структуры. Это означало, что предполагалась ломка не только системы социальной стратификации. Да, новое общество должно было стать бесклассовым, то есть изменить систему иерархических отношений между социальными группами. Но оно же должно было измениться и с точки зрения национальной.
Октябрьская революция должна была создать общество с совершенно иным пониманием национального и иной формой национальных отношений. В какой-то степени национальный вопрос мог остаться единственным, если так можно выразиться, макрогрупповым вопросом советского общества, в виду предполагавшегося отмирания классов. Социалистическое общество вовсе не должно было упразднить нации и народности, как обычно ныне считается с легкой руки бытового суждения о советской идеологии. Наоборот, идея нации должна была засиять там во всей чистоте и полноте. Социалистическое общество должно было выступать как общество более однородное и сплоченное в плане национального единства. В нем должен был быть преодолен тот самый классовый дуализм двух наций в рамках одной, который мешал становлению нации как демократической, равноправной, культурно-однородной по своему характеру общности, о чем в свое время писал Ленин. Основой этого сплочения должен был стать новый тип социально-экономических отношений, и, естественно, новый тип культуры их отражающий. Поэтому тот образ национального единства, который сложился в буржуазном обществе, по мысли творцов нового коммунистического общества должен был претерпеть изменения.
Как? Вопрос оставался открытым. На него существовали разные ответы на протяжении всей истории существования советского общества. Однако ясна была исходная точка социалистического нациестроительства – тот самый хорошо известный процесс разрушения до основания.
В соответствии с этим под каток создания новых социалистических наций должны были попасть все нации и народности бывшей Российской Империи без исключения. То есть, пострадать должны были не только евреи, как ныне принято писать и говорить, сокрушаясь о закрытии синагог, еврейских театров и издательств, изживании иврита, а затем и идиша.
В этом контексте коренного преобразования национального целого через жесткую борьбу с национальными рудиментами буржуазной эпохи, применение термина «государственный антисемитизм» становится, в некоторой степени, более понятным, чем в описанном выше распространенном публицистическом виде «большевистского геноцида». Тем не менее, поскольку решение национального вопроса касалось всех наций и народностей, применение его не следует считать чем-то исключительным. Он, если так хочется его употреблять стоит в одном ряду с вполне уместными с этой точки зрения, но отчего-то не вошедшими «в моду» понятиями «государственная русофобия», «государственная украинофобия», или даже, если душе угодно, «государственная чукчафобия».
За словом антисемитизм скрывается обычно указание на притеснение по принципу крови, культуры или своеобразия того самого «психического склада», о котором так любил говорить сам Сталин, давая определение нации. Притеснение по крови, как было сказано выше, отсутствовало в СССР по определению, оно не соответствовало ни идеологии, ни принципам созидаемого общества. Другое дело, этот самый «психический склад» и культура, которые должны были быть тщательным образом дистиллированы и очищены от буржуазных напластований.
Советское общество планировалось начать с нуля, так, будто за ним не существовала тысячелетняя история России. Следовало отбросить старую систему социальных отношений, старую форму культуры.
Кому забыть и отбросить прошлое не составляло большого труда? Естественно тем, кто не в полной мере был включен в систему старых общественных отношений, тому, для кого старый порядок был связан с притеснением, унижением, или поражением в правах, тому, кто в меньшей степени был связан со старым государством, с православием и старой культурой.
Евреи идеально подходили на эту роль. Евреи вполне могли стать новой, начинающейся с нуля социалистической нацией, или, по крайней мере, основой такого рода нации. Их ничего не связывало с обществом старым. Ничто в их сердце не колыхалось при виде привычных русских пейзажей, церквей, никакая бунинская грусть не была возможна при виде угасающего суходола или неторопливо переваливающейся от века в век русской деревни. Евреи были народом городским, лишенным незримой духовной связи с почвой и землей, они были народом амбициозным, энергичным – и с этой точки зрения по-большевистски прогрессивным.
Оттого еще до Сталина они составили значительную долю среди революционеров, в обилии распылились по ЧК, командному составу армии и традиционным и излюбленным для себя сферам снабжения, торговли, финансов и культуры. Евреи были самыми страстными и беззаветными, самыми преданными сторонниками новой жизни с чистого листа, без всех этих чуждых им по духу и мировоззрению великорусских духовных скреп и традиций. И это были новые евреи, то есть такие, которые с легкостью переступили, в том числе, и через культуру и традиции собственных предков. Именно тогда, в революционные и гражданские годы, видимо, сложилась та прослойка советских евреев, которая, выпестованная и закаленная потом, уже в сталинские годы, стоянием вне всякой национальной традиции, в том числе и своей собственной дожила до сегодняшних времен «Новой газеты» и «Ежа».
Евреи соответствовали общей цели, общему плану советского нациестроительства. Но этот план, наметив общие ориентиры и отправную точку, не имел, как, собственно говоря, и вся теория коммунизма четкого представления, как о конечном пункте эволюции к светлому будущему, так и о конкретном содержании этого движения. Эпоха Сталина вполне выразила это. Коммунистический проект свернулся к советскому, социально-философская стратегия сменилась тактикой государственного строительства, державного патриотизма и политического манипулирования.
Востребованность евреев как идеальной социалистической нации, не обременной прошлым, перестала быть актуальной. Но это не значит, что евреи стали не нужны, напротив. Потребность в них приобрела откровенный практический характер, освободившись от излишнего идеологического флера. Еврейский вопрос, как и национальный вопрос, вообще из неопределенной фазы формирования нового облика национальности перетек во вполне конкретную форму политического прагматизма. Евреи как наиболее энергичная, образованная и не склонная к сантиментам социальная группа стала идеальным орудием для построения авторитарного режима, соответствующей ему культуры и индустрии.
Возможно, Сталин и являлся антисемитом. Но соображения политического характера и социальные реалии, с которыми он столкнулся, поставили его перед фактом, что сложившаяся к моменту его прихода к власти мощная прослойка советского еврейства, в силу определенных свойств их характера, в силу занимаемого им по факту социального положения, может стать идеальным подспорьем для решения политических и государственных вопросов.
«Еврейский вопрос» из абстрактно-теоретического стал для Сталина политическим и прагматическим. Поэтому 20-е и 30-е годы – эпоху необыкновенного распространения евреев во власти, прежде всего высшей, следует понимать и рассматривать именно в этой логике. Советское еврейство представляло собой элитную спаянную группу, с интересами которой, с одной стороны, приходилось считаться, а с другой, на которую можно было легко опереться уже для укрепления собственной власти, в силу свойственного ей прагматизма и определенной беспринципности.
Негласный союз Сталина и евреев на первых порах был неизбежен и, на определенном этапе, в ходе политической борьбы и укрепления, как бы сейчас сказали административной вертикали, являлся, по-видимому, взаимовыгодным для обеих сторон.
При этом всякая попытка трактовать определенное благоволение Сталина к евреям, как некий страх быть обвиненным в антисемитизме, сомнительна. Все эти разговоры, повторяющиеся даже в таком популярном исследовании по истории российского еврейства как «Двести лет вместе» А.И. Солженицына, выглядят как некритичное проецирование современных реалий в прошлое. Да, ныне международное мнение имеет значение для современной России. Однако вряд ли оно являлось определяющим в эпоху Сталина. Слухи и обвинения в антисемитизме ничего не добавили и не прибавили бы к репутации СССР.
Евреи были необходимы Сталину для укрепления власти, для реализации многих социальных, культурных и экономических проектов. Сталин вынужден был с ними считаться, просто потому, что в его распоряжении не было не только других писателей, но и других инженеров, управленцев, дипломатов, врачей, работников торговли и сферы финансов.
Распад своего рода договора между Сталиным и евреями уже в 40-е годы был обусловлен теми же тактическими соображениями политической борьбы. Наличие мощного еврейского лобби, актуального или потенциального, охватывавшего, в том числе, и личную жизнь партийной верхушки, рассматривалось тогда уже как опасная помеха. Сохранение устойчивости власти и сталинского самодержавия требовало устранения этой влиятельной группировки, обладавшей высокой степенью внутригрупповой солидарности. Появление государства Израиль и те события 1948 года, которые показали, что взращиваемый долгие годы советский патриотизм так и не изжил в евреях этнического единства, стали хорошим поводом для разрыва негласного договора. Справедливости ради, стоит отметить, что настороженное отношение к евреям в этот момент имело свои основания не только в параноидальной боязни со стороны Сталина разного рода заговоров, но и с точки зрения вопросов государственной безопасности. Наличие во власти большого процента граждан, так или иначе имеющих отношение к другому государству, выглядело, по меньшей мере, странно.
Нынешняя мифологема Сталина – эффективного менеджера, похоже, имеет под собой объективные основания. Чисто политический подход к решению многих вопросов, отсутствие сентиментальности, умелое манипулирование разного рода элитами советского общества – лежали в основании его многолетнего правления, они определяют и популярность его имени и поныне.
Руководствуясь чисто прагматическими соображениями удержания власти и обуздания элит, Сталин с таким же холодным расчетом обратился к мифологии великого русского народа, с каким он прибегал для достижения своих целей к помощи евреев в начале своего правления. Идея русского народа, показного возвращения к русскому патриотизму показалась ему более эффективной и подходящей в изменившихся условиях. «Русский поворот» являлся такой же фикцией, как и щедро раздаваемые в свое время евреям обещания развития собственной национальной культуры. Поэтому вера в «русского» Сталина, широко распространенная в нынешнем патриотическом лагере, не может не удивлять.
Общая поддержка евреев в довоенное время, так называемый, «антисемитизм» позднего периода сталинского правления и декоративный «русский патриотизм» (это после стольких-то лет борьбы с «русскими великодержавными пережитками»), сталкивание русского и еврейского, в логике «разделяй и властвуй», продолжающееся и поныне – все это вехи большого пути большой политической игры, в которую Сталин играл всю свою жизнь.
Tags: ОчеркProject: MolokoAuthor: Кирсанов К.
https://zen.yandex.ru/media/molokols/stalin-bolshaia-evreiskaia-igra-5af732c71aa80c68415e877d
« Денис Москвин: «Патриотизм – это в первую очередь связь поколений» МФЦ запретят повторно возвращать документы »
